Хабаровские бомжи захватили своего благодетеля в рабство (ФОТО)
Краевое управление полиции начало проверку хабаровского предпринимателя Маньковского по факту публичного обвинения его в рабовладении.
После нескольких репортажей краевых СМИ руководитель краевой полиции распорядился провести проверку деятельности Ивана Маньковского. Ему инкриминировали (пока только в информационном поле) использование рабского труда с целью извлечения прибыли. Генерал взял дело на контроль.
Странное дело
Иван Маньковский действительно занимается чем-то странным. Он содержит приюты для людей, «попавших в сложную жизненную ситуацию». В просторечии – для бичей, бомжей, бродяг, людей без роду и без племени, клошар, «дна общества». Их очень много в краевой столице, и не только в ней. Например, только этой зимой в Хабаровске насмерть замерзло порядка сорока бездомных. Сколько их еще гуляет по улицам и подворотням, отлеживается в канализационных колодцах и прозябает в самодельных шалашах, никому неизвестно.
Основной приют Ивана Маньковского находится в пригороде Хабаровска - в поселке Березовка. Еще один – возле дачного поселка в районе Виноградовки. Имеется также две съемные квартиры – в них живет десяток женщин. Всего хабаровчанин содержит около полутора сотен бездомных людей. Большинство из них не имеют никаких документов, половина – инвалиды. Девять десятых – абсолютно нетрудоспособны в силу возраста или полученных увечий. Две трети не получают пенсий и иных социальных выплат.
Приют в Березовке оставляет странное впечатление. Здесь чисто – постояльцы сами следят за санитарным состоянием помещений. Но в доме почти физически ощущаешь давящую атмосферу человеческого горя. Они лежат на койках или просто на матрацах на полу – эти перекрученные, переломанные жизнью существа, каждый из которых тем не менее человек. Судьбы очень разные, общее одно – нет дома.
Они неохотно говорят о себе. Если соглашаются на разговор, то рассказывают спокойно, без эмоций. Даже самые страшные вещи текут из их уст обыденно и неторопливо.
- Я сидел с малолетства, сколько себя помню. На тяжелое не ходил, всегда был воровайкой. Обносил хаты, гаражи, «щипал». Жил и «работал» в Кемерово, а сидел по всему Советскому Союзу. В 1997 году со мной случилось несчастье – встретил женщину и полюбил. Мы оба полюбили друг друга. Ее звали Натальей, она жила в Хабаровске, в Сибири была в командировке. Наташа уговорила меня завязать, я так и сделал. Вместе уехали в Хабаровск, поселились у нее. Я не единожды предлагал ей расписаться, но она отказывалась – семья у нее большая и очень порядочная, старого зека не приняла бы. Я работал в ЖЭКе слесарем, получал зарплату, колымил потихоньку. Жить честно очень даже получалось, да и заказов хватало – руки у меня были золотые. А потом Наташа умерла. Ее родственники меня, конечно, из квартиры выгнали. Куда деваться? Сроду у меня своего угла не имелось. Забичевал я. Три зимы тому назад обморозился крепко. Врачи спасли, но так, что лучше бы уж не спасали, – ногу отпилили, половину пальцев на руках отняли. Так бы и сгинул под забором, да полиция привезла меня к Ивановичу. С тех пор живу у него, работаю истопником, - рассказывает историю своей жизни Александр.
Бывших зеков довольно много. Большинство не смогли приспособиться к жизни на воле и опустились на «дно». Они, конечно, сами виноваты, сами выбрали свою судьбу. Но отказывать в помощи виноватым, наверное, как-то не по-человечески.
Персонажи
Иван Маньковский знает каждого по имени. Они попали к нему из разных мест. Многих привезла полиция. Часто звонят из больниц – заберите. К своему благодетелю бездомные относятся с бесконечным уважением.
- Ни слова она не скажет – не может про это говорить. Галю мне из Ракитного доставили. У нее четверо детей, все семейные, а старую мамку на улицу выкинули – не нужна она им стала. С тех пор бабка умом тронулась – плачет постоянно. Живет здесь тихо, штопает, одежду стирает, за лежачими ухаживает. Скорей бы уж дожить, говорит. Таких у меня много – кого не обстоятельства на обочину жизни закинули, а свои же родные предали. Из-за квартир, домов. Две трети – инвалиды с травмами, обморожениями. Обычная история – ограбили, документы украли, голову пробили, очнулся человек в больнице – ничего не помнит. Таких тоже ко мне везут, - говорит Иван Маньковский.
Приют в Березовке – это трехэтажное деревянное здание и несколько домишек. Здесь обитают около 80 человек. Участок и строения Маньковский арендует. Это самая большая его богадельня, сюда везут бездомных полиция, медики, соцслужбы, некоторые сами приходят. Каждый подписывает бумагу, где обязуется выполнять правила внутреннего распорядка. Нельзя воровать, дебоширить и драться. Нельзя попрошайничать, напиваться и отбирать вещи и еду у других. Нужно стараться быть полезным для коллектива – кто что умеет.
Никому не нужные
Хозяйство и экономика приютов Маньковского почти целиком держатся на внутренних ресурсах. Примерно треть постояльцев получают пенсию. Полного пенсионного обеспечения нет почти ни у кого. Суммы такие – 7, 5, 3 тысячи рублей. Один старик получает 900 рублей – с гордостью приносит их в общую кассу. Добиться назначения пенсии крайне сложно – у большинства отсутствуют документы, некоторые не знают слова "полис". Встать на инвалидность проще, потому что если нет ноги или руки, то как бы видно, что с парнем не все в порядке. Но и здесь масса препон – в основном документального характера. Для государства эти люди являются самыми настоящими «мертвыми душами». Их нет в природе, они не проходят ни по каким ведомостям. Они никому не нужны.
Один «постоялец» обходится Маньковскому в 13-18 тысяч рублей в месяц. Сюда входят аренда жилья, коммуналка, еда и медикаменты. Зимой – дрова. Ощутимо помогают простые люди и организации. Магазины отправляют в приюты излишки мяса, граждане приносят одежду. Однажды приехала машина, выгрузила несколько мешков крупы и уехала. Без слов, без объяснений. Характерная черта таких пожертвований – анонимность. Это общество само, минуя «инстанции», заботится о слабых своих людях. Все телевизоры, матрацы, одеяла, нехитрая мебель, обогреватели, вентиляторы, посуда, стиральные машины, бытовые мелочи отданы обычными хабаровчанами.
- Когда мой муж начал заниматься этой благотворительностью, я была решительно против. Ну что это такое, в самом деле? Бичи, бомжи, калеки, потерявшие память, опустившиеся люди с пустотой в глазах. Я занималась фермерским хозяйством, у нас были козы, коровы, на жизнь хватало. Подняли троих детей, у старшей дочери сейчас уже своя семья, самое время для себя пожить... А муж твердит – эти несчастные никому не нужны, у них нет вообще ничего, они умирают в канавах от голода и замерзают от холода. Их нужно объединить в одну большую семью. Есть у Ивана такая мечта – создать «социальную семью», что-то вроде коммуны, где все ее члены будут заботиться друг о друге. Идеализм, конечно, мечтания, думала я. Но потом увидела, как это может быть. Идея приняла форму организации, фонда «Процветание». Наш сын подхватил это дело. Бездомные пошли потоком. Те службы, которые, казалось бы, и созданы для помощи нуждающимся – социальные, начали поставлять своих подопечных нам. И я тоже начала помогать, - говорит Светлана Маньковская.
Питание в приютах трехразовое. Ясное дело, без деликатесов, но и не на одной крупе. Личная свобода, в том числе религиозная, ограничивается только внутренним распорядком. Православные молятся перед иконкой. Рядом мусульманин совершает намаз на коврике.
Раб бездомных
В коммунах Маньковского действует четкая самоорганизация - наподобие крестьянской общины. Бездомные сами следят за порядком в своей среде. Правила там довольно суровые – вора попросту изгоняют из коллектива. Все понимают – из-за одного крадунца или дебошира могут прикрыть всю богадельню. Даже не прикрыть, а местное население может озлобиться, и тогда – все. Конфликт с населением смерти подобен. С властью – ладно, они от нее ничего хорошего не видели. Но с людьми… Время от времени неприятности все же случаются. Бездомные тоже разные, они – носители крайне тяжелого отрицательного социального опыта. Моральные планки сдвинуты, привычки – на уровне неолита. Могут украсть что-нибудь металлическое, сдать в пункт приема, а деньги пропить. Таких учат, и далеко не разговорами.
С наступлением тепла население коммун редеет. Те, что помоложе, уходят «на вольные хлеба» - побираться, бичевать, тунеядствовать. Как бороться с этим явлением - не знает никто. Наше общество этого не умеет.
- По закону мы не можем привлекать подобных людей к ответственности. Бродяжничество не является уголовным и даже административным правонарушением. Полиция подбирает бездомных на улицах, на берегу Амура, где у них стоянки, доставляет в райотделы. Там с них берут отпечатки пальцев, они отогреваются и выходят на свободу. Та же ситуация в больницах – их пролечивают, ставят на ноги, выписывают, но они никуда не уходят – им некуда идти. Приюты, подобные центрам Маньковского, для таких – единственный выход, - комментирует руководитель пресс-службы УВД Хабаровска Кирилл Блинов.
Многие бездомные оседают у Маньковского навсегда. Есть старожилы, которые существуют под его крышей шесть лет. Есть и такие, кто уходит отсюда навсегда.
В Березовке на улице Лазаревской стоит неприметный одноэтажный домишко. Это хоспис Маньковского; здесь в трех комнатах лежат люди, приготовившиеся к смерти. Женщины и мужчины отдельно. Кто-то молится, кто-то просто молчит. Это неизлечимые. Ведь старость неизлечима. За умирающими ухаживает женщина-волонтер. После смерти тела передают в спецкомбинат городского хозяйства, где их хоронят на особом секторе.
Когда Ивана Маньковского в лоб спрашиваешь, использует ли он своих подопечных в качестве бесплатной рабочей силы, он усмехается и отвечает, что, пожалуй, это он – раб этих людей.
Ни один из постояльцев приютов не подтвердил в протоколах опросов информацию об использовании их в качестве рабов, о принуждении или плохом обращении.
Максим Молотов, новости Хабаровска на DVhab.ru
Фото: Андрей Такасима, Максим Молотов.